Это было хорошо.
Дейлинг из Диглы медитировал, как заказал, пока ждал сигнала, связанного с приливом колокола. С глазами, наполовину закрытыми, он кивнул: на своем балконе по настоящему не видишь океан, к которому он теперь обратился лицом.
К событию, для которого его готовили в священстве, он по настоящему не подготовился. Он никогда не слышал о подобном, но это было древней и запутанной верой там, где у него находилось его пастырство.
Было непостижимо, что событие не привлекло внимания Имен. Обычно молния являлась широко распространенным в галактике феноменом.
Но Имена странным образом безразличны к событиям их собственных гробниц. Главным образом носители имен только связывались друг с другом по поводу бегства из мира, в котором почти все из них преподавали.
Будет ли с его стороны наглостью подвергнуть обследованию одного из Тридцати одного, Кто Жил?
Возможно.
Но если они в самом деле не подозревают, их нужно известить. Разве нет?
Он взвешивал. Уже достаточно долго, все еще взвешивал.
Затем со звоном колокола прилива он поднялся и пошел к сектору связи.
Это было несправедливо, решил он. Это то, что он хотел и оно находилось с ним до тех пор, пока он был в том заинтересован. Но сил во время действия оказалось недостаточно, и вкус к нему, который должен бы быть более сладким, пропал.
Он двигался по улицам Италбара. Света не было. Не было видно и движения под этими сияющими звездами.
Он сорвал знак карантина, поглядел на него, разорвал. Позволил кусочкам упасть на землю и зашагал дальше.
Он хотел прийти ночью, касаясь дверных ручек своими ранами, пробегая руками по перилам, врываясь в хранилища и сплевывая на пищу.
Где они теперь? Мертвы, эвакуированы, или умирают.
Город больше не имел сходства с тем, что он видел в первую ночь с вершины холма, когда его намерения были так отличны.
Он пожалел, что являлся проводником хаоса, больше по случаю, чем по умыслу.
Но там должны быть другие Италбары – миры и миры, наполненные Италбарами.
Когда он миновал угол, где мальчик пожал ему руку, то помедлил, чтобы ударить себя посохом.
Когда проходил место, где человек предлагал подвезти, то плюнул.
В течение стольких лет ведя жизнь отшельника, он ощущал, что может видеть природную основу человека много лучше, чем те, кто обитал в городах всю жизнь. Видя, мог судить.
Сжав свой посох, он вышел из города и направился к холмам, ветер теребил его волосы, его бороду, звезды Италбара плясали в глазах.
Улыбаясь, он шел.
Малакар напряг свой арсенал рук и ног и подавил зевок.
– Еще кофе, мистер Морвин?
– Спасибо, капитан.
– …Итак, в ОЛ думают о дальнейшей вражде, и они намереваются использовать меня как оправдание? Очень хорошо.
– Это не совсем так, тот путь, что вы мне нарисовали, сэр.
– Это равносильно тому же.
«Очень плохо, что я не могу доверять тебе», – решил Малакар, – «даже когда ты считаешь себя заслуживающим доверия. Ты был хорошим исполнителем и всегда мне нравился. Твои артистические способности слишком непостоянны. Ты идешь туда, где оплачивают твое искусство. С этими уловками твоих устремлений, как в реакторе синтеза, мы могли бы снова делать вместе кое-какую работу. Очень плохо. Почему ты не раскуришь ту трубку, что я тебе подарил?»
«Он думает об этом теперь», – сказал Шинд.
«О чем еще?»
«Все об информации, что я опасался, это главное в его сознании. Или это, я не могу распознать.»
– Мистер Морвин, с вашего разрешения, я должен спросить вас.
– О чем, сэр?
– Это касается тех шаров, что вы делаете…
– Да?
– Я попрошу сделать мне один.
– Буду только рад. Но у меня нет с собой оборудования. Если бы я знал, что это вас интересует, я мог бы захватить аппаратуру. Но…
– Я понимаю, в принципе, что вы делаете. Я уверен, что мое лабораторное оборудование будет соответствовать этой работе.
– Наркотики, телепатическая связь, шар…
– …И я доктор медицины с другом-телепатом, кто умеет получать и передавать мыслеобразы. Что касается шара, мы можем произвести один.
– Что ж, рад буду попытаться.
– Хорошо. Почему бы нам не начать этим вечером? Скажем, сейчас?
– Не имею возражений. Знал бы я о вашем интересе ранее, давно бы предложил такое.
– Я только недавно подумал об этом и сейчас, кажется, время подходящее.
«Первый раз», – отметил он. – «И последний.»
Он продвигался через великий дождевой лес Клича. Он проходил рядом с рекой Барт. В лодке он проплыл сотни миль по течению, останавливаясь в деревнях и небольших городах.
Теперь его появление было действительно появлением скитальца – тем или иным образом сильнее и невероятнее, с голосом и глазами, что могут захватить и приковать внимание толп, одежда висела лохмотьями, волосы и борода отросшие и нечесанные, тело покрывали бесчисленные болячки, бородавки, наросты. Он проповедовал, когда останавливался, и люди слушали.
Он проклинал их. Он говорил им об ожесточении, что находится в их душах и о способности вмещать дьявола, что наполнял их существование. Он говорил об их вине, которая вопила о судилище, требуя вынесения приговора. Он заявлял, что нет такого явления, как раскаяние, говоря, что для них остается только одно – провести последние часы в привидение в порядок своих дел. Никто не улыбался, когда слышал эти слова, хотя позднее тянуло многих. И немногие следовали его совету.
Таким образом, предрекая Судный День, он продвигался от города к городу, от города к метрополии, и его обещания всегда сбывались.
Те немногие, что выжили, по каким-то неясным причинам, являлись Избранными. Почему, они не представляли.