Умереть в Италбаре - Страница 14

И Хейдель сочинил историю. Человек слушал, кивая. Вскоре Хейдель сам слушал, а хозяин заведения говорил. Хейдель кивал при случае.

Он закончил ужин и зажег сигару.

Постепенно, мало-помалу время уходило. И Хейдель ощутил, что рад компании. Заказал еще пива. Докурив эту, зажег еще одну сигару.

Из-за отсутствия окон он не видел, как удлиняются тени. Он поговорил о других мирах; показал свои камни. Человек рассказал о ферме, которой однажды сделался владельцем.

Когда первые звезды вечера протянули свои лучи миру, Хейдель взглянул на хроно.

– Не может быть, так поздно! – воскликнул он.

Старик посмотрел на Хейделя, окинул взглядом свою собственность.

– Боюсь, что так. Это не значит, что я хотел удержать вас, если вы торопитесь…

– Нет. Все хорошо, – проговорил Хейдель. – Я только не мог понять сколько времени прошло. Рад был поговорить с вами. Но мне лучше идти.

Он расплатился и быстро вышел. У него не было желания разрушать свой спасительный запас.

Покидая заведение, Хейдель повернул вправо, и зашагал в сумерках в направлении, откуда однажды прибыл. Через пятнадцать минут он вышел из делового квартала и попал в жилую более веселую часть города. Шары на вершинах своих столбов светились ярче, в то время, как небо темнело и звезды вспыхивали в вышине.

Пройдя мимо каменной церкви, призрачный свет шел сзади, от пятнистых застекленных окон, он почувствовал ту нервную дрожь, что вызывали у него такие места. Это произошло – когда? – десять или двенадцать лет назад? Какой бы ни был промежуток времени, он помнил события отчетливо. Это еще доставляло ему неприятности.

Был длинный летний день на Муртании, и шагая, он находился в лапах полуденной жары. Чтобы укрыться, зашел в одну из тех подземных странтрианских гробниц, где всегда прохладно и темно. Сев в особенно затененном углу, он расслабился. И уже закрыл глаза, когда появились двое отправителей культа. Он не пошевелился, надеясь, что они займутся собственным созерцанием. Вновь вошедшие, действительно, помолились в тишине, как он и полагал, не садясь, но затем взволнованно, шепотом начали обмениваться фразами. Один из них вышел, а другой продвинулся вперед и сел на место рядом с центральным алтарем. Хейдель изучал его. Это был Муртанианин, и его жаберные мембраны расширялись и опадали, что говорило о волнении. Он держал голову не опущенной; действительно, он глядел вверх. Хейдель проследил за направлением взгляда и увидел, что тот смотрит на ряд стекловидных иллюстраций, которые образовывали последовательную цепь языческих образов, проходящих вдоль всех стен этой часовни. Человек пристально рассматривал одну из всех тех иллюстраций, что теперь горели голубым пламенем. Когда его взгляд упал на нее, Хейдель испытал что-то сродни электрического шока. Затем в его конечности пришло покалывание и постепенно уступило чувству головокружения. Он надеялся, что это не одна из тех старых болезней. Но нет, это не стало развиваться по старому сценарию. Вместо того появилось непонятное чувство веселья, как на первой стадии опьянения, хотя в тот день он не принимал ничего, содержащего алкоголь. Затем помещение начало наполняться верующими. Но еще до того, как к нему пришло осознание этого, служба уже началась. Чувство приятного возбуждения и наполнения энергией росли, затем появились особые эмоции – странным образом противоречивые. Одно мгновение он хотел подойти и соприкоснуться с людьми окружающими его, называть их «братья», любить их, болеть с ними их болью; в следующее он их ненавидел и жалел, что не находится в коме, в течение которой он смог бы заразить их всех теми смертельными болезнями, что распространяются как пламя в луже нефти, и убили бы их всех в течение дня. Его сознание металось из одной крайности в другую, зацикленное между этими желаниями, и ему очень хотелось знать: не сходит ли он с ума. Раньше у него никогда не проявлялись признаки шизофрении и его отношение к людям не характеризовалось такими экстремумами. Он всегда был покладистым индивидуумом, который никогда не нарывается на неприятности и не видит их. Он никогда ни любил, ни ненавидел своих собратьев, принимая их такими, какими они были и крутился среди них, как только мог. И в результате терялся в догадках, откуда взялись те сумасшедшие желания, что овладевали его разумом. Он ждал, чтобы прошла последняя волна ненависти, и когда наступило временное затишье перед следующим взлетом дружелюбия, быстро поднялся и проложил дорогу к двери. Ко времени, когда Хейдель ее достиг, у него наступила следующая фаза, и он извинялся перед каждым, кого толкал: «Мир брат. Молю о прощении. – От всего сердца извиняюсь. – Пожалуйста, прости мне этот недостойный пассаж.» Когда же прошествовал в дверь, взобрался по ступенькам и вышел на улицу, то бросился бежать. За те несколько минут все необычные ощущения пропали. Он полагал проконсультироваться у психиатра, но впоследствии раздумал, так как объяснил это как реакцию на жару, последовавшую из-за внезапного охлаждения, в комбинации с теми незаметными сторонними эффектами, что бывают при посещении новых планет.

Впоследствии не было возвращения феномена. Тем не менее, с того дня он никогда ногой не ступал в церкви всех видов; не мог, без определенного чувства тревоги, что сохранилось с тех дней на Муртании.

Он помедлил на углу, пропустив три аппарата. Пока ждал, услышал за спиной возглас:

– М-р Х.!

Мальчик, лет двенадцати, показался из тени дерева и подошел к нему. В левой руке он держал черный поводок, другой конец которого был прикреплен к ошейнику зеленой метровой длины ящерицы с короткими кривыми лапами. Ее когти постукивали по мостовой, когда та переваливаясь, следовала за мальчиком, как в усмешке открывая свою пасть, чтобы выбросить красный язычок. Это была очень жирная ящерица, потершаяся о ногу своего владельца, когда они приблизились.